Нельзя было бы вести дальнейшее обсуждение сложных вопросов кроветворения и его регуляции, если бы мы не рассмотрели уже здесь, получившего широкое распространение понятия «система крови». Это понятие было введено и определено Г. Ф. Лангом для обоснования выделения и характеристики гематологии как особого отдела «знания об организации человека и животных». Г. Ф. Ланг формулирует свое представление, которое мы полностью разделяем, в следующих выражениях: «Таким образом, в отношении форменных элементов крови, изучением которых занимается гематология, мы вынуждены признать их нераздельную связь с вырабатывающими и разрушающими их органами, так как наличие этих элементов в крови есть продукт жизнедеятельности именно последних органов или тканей. Поэтому следует говорить не о крови и не о форменных элементах крови как о предмете гематологии, а о системе крови, или точнее, о системе форменных элементов крови.»  И далее: «Форменные элементы крови выполняют важнейшие функции в организме и имеют ограниченный срок жизни. Поэтому выработка их в кроветворных тканях и их разрушение должны строго приспособляться к соответствующим нуждам организма. Следовательно, должен существовать аппарат, который управляет этими функциями в соответствии с нуждами организма. Это аппарат нейрогуморальной регуляции кроветворения и кроверазрушения.» 

Соответственно выделяются четыре части «системы крови»:

1) кроветворные ткани;

2) форменные элементы крови;

3) ткани, разрушающие эти элементы

4) аппарат нейогуморальной регуляции кроветворения и кроверазрушения. Именно включение четвертой составной части — распределяющего аппарата, позволяет, нам кажется, определить «систему крови» как понятие не анатомическое, а функциональное, характеризующее современное направление гематологии.

В это стройное представление внесена в последнее время неудачная поправка, которая по причинам, о которых будет сказано далее, к сожалению, получила довольно широкое распространение. Смысл и противоречивость этой поправки прямо вытекает из изложения ее самими авторами, которые пишут: «Крупнейший советский клиницист Г. Ф. Ланг формулировал понятие о системе крови, понимая под этой системой кровь, органы кроветворения, кроверазрушения и те аппараты, которые регулируют все протекающие в них процессы. Такое представление оказалось чрезвычайно плодотворным, так как оно позволило решительно бороться со взглядами на кровь как на автономную ткань в организме, не подчиняющуюся воздействиям нервной системы.

Однако в настоящее время нельзя не отметить некоторых ошибочных сторон этого представления. Мы считаем, что включение в понятие системы крови органов кроветворения, кроверазрушения и самой крови вполне правомерно. Включение же в это понятие и регулирующих механизмов может дать основание и выделению регуляции процессов кроветворения и кроверазрушения в некую самостоятельную систему, наподобие физиологической системы соединительной ткани акад. А. А. Богомольца» (В. Черниговский и А. Ярошевский).

Таким образом, то, что в одном абзаце оказывается «чрезвычайно плодотворным» уже в следующем оказывается «ошибочной стороной.» По-видимому «ошибочной стороной» является не представление Г. Ф. Ланга, а необоснованная боязнь авторов, что кто-нибудь вдруг захочет выделить «регуляцию процессов кроветворения и кроверазрушения в некую самостоятельную систему», хотя она точно определена Г. Ф. Лангом как нейрогуморальная, принадлежащая к нейроэндокринной системе организма, роль которой в «системе крови» — связывать функционально последнюю со всем организмом. К тому же никак нельзя уподобить систему нейрогуморальной регуляции физиологической системе соединительной ткани акад. А. А. Богомольца, которую он представлял как самостоятельную регулирующую систему, независимую именно от нейрогуморальной.

На первый взгляд можно и не усмотреть особой разницы во взглядах на понятие «система крови». В чем же различие между этими взглядами?

В понимании Г. Ф. Ланга аппарат регуляции включается в само понятие «система крови». Это определяет особенности его регулирующих влияний на ту или иную часть системы и взаимодействие этих частей, т. е. на протекающие в них процессы. Г. Ф. Ланг подчеркивает, что в системе крови и даже в одной из ее частей — кроветворении, следует выделять систему красной крови (эритроцитов), систему белой крови (лейкоцитов) и систему тромбоцитов. Он считает, что «это разделение особенно важно опять таки с функциональной точки зрения, так как эти форменные элементы крови, несмотря на их теснейшую генетическую связь, все же имеют весьма различные функции и их размножение и разрушение, в особенности при патологических состояниях, регулируется совершенно другими влияниями». По отношению к эритропоэзу и эритролизу Г. Ф. Ланг считает возможным, помимо общей нейрогуморальной регуляции, предполагать «также и гуморальную взаимную регуляцию между костным мозгом, эритробластической тканью и тканью, разрушающей эритроциты».

Таким образом, в сложной функциональной «системе крови», каждая часть которой в свою очередь слагается из отдельных частей с различными морфологическими и физиологическими особенностями, непосредственная регуляция также сложна и многообразна.

В. Н. Черниговский и А. Я. Ярошевский, а за ними В. Г. Вогралик, Д. И. Гольдберг и другие исследователи, пользуясь широко этим термином, не излагают своей точки зрения на «систему крови», но представляют себе, «что регуляция процессов кроветворения и кроверазрушения находится целиком под контролем нервной системы во главе с ее высшим отделом — корой больших полушарий головного мозга. С этой точки зрения регуляция состава крови подчиняется общим законам рефлекторной регуляции». Определение это настолько общее, что по сути ничего не разъясняет.

Вряд ли кто ни будь сомневается в настоящее время в том, что все процессы в целостном организме находятся так или иначе под влиянием нервной системы, но в какой мере осуществляется ее контроль, пути и формы этого контроля остаются неясными и требуют, по заявлению самих авторов, экспериментальных обоснований. Отсюда также не совсем ясно следующее замечание В. Н. Черниговского и А. Я. Ярошевского: «Но понятие «система крови» дает возможность охватить в целом ряд особенностей, характеризующих функцию кроветворения, кроверазрушения и регуляции состава крови». Как же можно себе представить «в целом» особенности, характеризующие различные функции и к тому же, как может понятие «система крови» вместе с тем «охватить в целом» и регуляцию состава крови, когда эта регуляция из системы ими же исключена? Очевидно здесь есть какая то неувязка.

Введение Лангом термина «система крови» для характеристики предмета гематологии и определения в ней перехода от морфологического к функциональному направлению, правильно и понятно. В то же время совсем не ясны цели настойчивого внедрения авторами этого общего термина, в который не вложено ими сколько ни будь очерченное понятие.

Завеса несколько приоткрывается уже при изложении В. М. Черниговским и А. Я. Ярошевским основных принципов, из которых они исходили в своих исследованиях.

В изложении первого из них подчеркнуто, что «определенный состав крови, циркулирующей по кровеносным сосудам, есть результат деятельности органов, которые осуществляют кроветворение, кроверазрушение и кровераспределение. Следовательно, уже здесь появляется новое обстоятельство — кровераспределение, осуществляемое деятельностью соответствующих органов, которое ранее не фигурировало в понятии «система крови». В следующем принципе указано, что «картина крови есть результат взаимодействия всех трех процессов — кроветворения, кроверазрушения и кровераспределения, а не их параллельного сосуществования. Поэтому влияние нервной системы на состав крови — это вместе с тем доказательство влияния нервной системы на всю систему крови». Два ошибочных положения содержатся в этом «принципе». Прежде всего неверно, что перераспределение крови находится в обязательном взаимодействии с процессами кроветворения (мы имеем в виду особое взаимодействие, поскольку в целостном организме все процессы в общем находятся во взаимодействии).

В дальнейшем нам прийдется рассмотреть процессы перераспределения крови более подробно, а сейчас мы должны только подчеркнуть второе ошибочное положение. Поскольку процесс кровераспределения, как и органы его осуществляющие, не включены в понятие системы крови и не находятся в тесном взаимодействии с кроветворением и кроверазрушением, то влияние нервной системы на состав крови, изменение которого может зависеть во многих случаях целиком от перераспределения, не может служить доказательством влияния нервной системы на всю «систему крови», основными частями которой являются органы кроветворения и кроверазрушения.

До конца разъясняет цель внедрения термина «система крови» третий принцип указанных авторов: «Мы исходили также из того, что под контролем нервной системы находится и самый процесс кроветворения. Доказательство последнего положения явилось наиболее сложным».

Возражать против этого исходного принципа нет никаких оснований. Однако доказательство последнего положения явилось не только наиболее сложным, но надо сказать, что оно осталось, несмотря на все попытки авторов, ни в какой мере не доказанным. Не считая нужным отказаться от своих концепций, они подменяют точное понятие — кроветворение общим и к тому же неопределенным термином «система крови» и маскируют тем самым действительное положение вещей.

Совершенно очевидно, что замена определенных общепринятых терминов и понятий — кроветворение, кровеопределение и кроверазрушение общим термином «система крови» в момент критического пересмотра укоренившихся представлений в медицине, в частности, в области гематологии, с павловских позиций, не только не может быть полезной, но является помехой в дальнейшем развитии функциональной гематологии.

«Понимание целого основывается на знании частного» — указывал И. П. Павлов. С этим указанием нельзя не считаться и прежде чем говорить о влияниях на «систему крови» необходимо показать и доказать влияния на каждую из частей этой системы. Пока это не доказано, нельзя считать применение термина «система крови» целесообразным и мы по возможности в дальнейшем пользоваться им не будем.

После этой предпосылки можно перейти к изложению вопросов нервной регуляции кроветворения и состава крови, изучению которых придают в настоящее время первостепенное значение. Наша задача значительно облегчается тем, что за последний период опубликованы три специальные монографии по нервной регуляции кроветворения, что освобождает нас от необходимости приводить и обсуждать ряд частных вопросов.

Почти все современные работы, посвященные нервной регуляции кроветворения, начинаются с изложения известного положения С. П. Боткина: «Я глубоко убежден в существовании такого центра, влияющего на состав крови путем или уменьшения образования, или усиленного разрушения красных кровяных шариков и, как врач, с таким же правом говорю о нем, с каким прежде говорил на основании клинических наблюдений о существовании особого центра для потоотделения, который и был впоследствии открыт физиологами»  .

Роль С. П. Боткина в развитии отечественной медицины трудно переоценить. Последовательное внедрение в клиническую медицину направления нервизма, которое достигло чрезвычайного развития в связи с работами И. П. Павлова, в достаточной мере определяет значимость деятельности этого великого русского ученого  клинициста. Роль даже великих ученых должна оцениваться в свете значения их трудов и деятельности для той эпохи, когда они жили и работали. Можно сказать, что, несмотря на прошедшие уже три четверти века, направление мысли в научной медицине, основоположником которой является С. П. Боткин, не утеряло своего значения до наших дней. Вместе с тем нельзя опираться, игнорируя время, измеряемое 75-ю годами, на частные факты, полученные даже гениальными учеными, не оценивая их в свете колоссальных достижений современной науки и техники. Не надо забывать, ссылаясь на гениальные предвидения С. П. Боткина, о технических возможностях в клиниках того времени. Фигура этого замечательного клинициста вырастает еще больше, если учесть, что он имел возможность пользоваться только простейшими методами исследования и в отношении крови только простым качественным и количественным счетом форменных элементов. В то время трудно было даже предполагать возможность в клинических условиях широкого прижизненного цитологического исследования костного мозга и других кроветворных органов, применения рентгеновского метода исследования, использования в целях диагностики радиоактивных изотопов, электронного микроскопа и т. д., которые широко используются в современных клиниках.

Ограниченные технические условия в значительной мере определяли уровень медицинской науки, ограничивали представления и давали полное право С. П. Боткину проводить аналогию между хлорозом и пернициозной анемией и считать, что «эта последняя болезненная форма представляет в сущности только количественные отличия от девичьей немочи». Современные методы исследования позволили не только не проводить такой аналогии, но, напротив, противопоставить клинические синдромы хлороза и пернициозной анемии, как прямо противоположные по патогенезу и характеру гематологических изменений.

В односторонней направленности своих стремлений подавляющее большинство авторов ссылается на приведенную выше гипотезу С. П. Боткина, упуская, во всяком случае, не подчеркивая, замечательные неопровержимые его высказывания в вопросах гематологии. Именно С. П. Боткин впервые указал на роль широкого лентеца в развитии пернициозной анемии, он первый указал на то, что мнение Вирхова, усматривающего причину хлороза во врожденной узости сосудов «не выдерживает критики» и не только потому, что наблюдаются несомненные случаи излечения хлороза, но потому, что по его мнению, гуморальное учение «было потрясено в своих основаниях». С этой же точки зрения С. П. Боткин подверг глубокой критике «необоснованность диагноза хлороза» на основании только ряда клинических симптомов без надлежащего исследования крови и т. д.

Отмечая эти важные указания, следует подчеркнуть, что суть не столько в исключительной наблюдательности замечательного клинициста, а в том, что его клинической мысли было тесно в рамках целлюлярной или гуморальной теории и он, опираясь на имеющиеся уже в то время данные физиологии, ломает эти рамки и выводит врачебную мысль на простор более широкой нервной регуляции функций, определяя новое направление клинической медицины. Клинические наблюдения позволили С. П. Боткину говорить: «Я не могу не допустить участия каких-то нервных центров, существование которых представляет, конечно, гипотезу, но такую, которую я, как врач, должен допустить...» Однако ничто не оправдывает авторов, которые представляют допускаемую С. П. Боткиным гипотезу, как уже установленный им факт. Так, М. С. Дульцин пишет: «Конечно, вопросы влияния нервной системы, особенно ее корковой сферы, на кроветворение чрезвычайно сложны. Но в этой области имеются достаточно убедительные данные, установленные С. П. Боткиным...» И. А. Краевский и Н. М. Неменова высказываются в том же смысле в следующих выражениях: «Доказана возможность влияния на кроветворение путем создания условно-рефлекторных связей (С. П. Боткин, И. Р. Тарханов, К. М. Быков и др.)». Г. А. Алексеев пишет: «Таким образом, работами С. П. Боткина и его школы была доказана несомненная роль нервной системы в регуляции кроветворения».

Для полной убедительности, как правило, за именем С. П. Боткина следует имя его ученика Л. И. Тумаса, который, как считают, экспериментально подтвердил предположение С. П. Боткина. По этому поводу мы из многочисленных ссылок приведем только две. Так, Н. А. Федоров, Э. И. Терентьева, М. Л. Горфункель и другие авторы пишут: «Как известно, С, П. Боткин еще в 1875 г. указывал на тесную связь некоторых болезней крови с нарушением нормальной регуляции кроветворения со стороны центральной нервной системы. Экспериментально это подтвердил ученик С. П. Боткина — Л. И. Тумас». По этому же поводу М. О. Раушенбах говорит: «Таким образом, отечественными учеными еще в конце прошлого столетия была е несомненностью показана роль нервной системы в регуляции кроветворения и состава периферической крови». Такого рода ссылки вынуждают нас более подробно остановиться на работах Л. И. Тумаса, предпринятых им для подтверждения гипотезы С. П. Боткина и более поздних проверочных работ подобного рода. В одной из работ Л. И. Тумас показал, что после перерезки седалищного нерва у собак и кроликов костный мозг на поврежденной стороне отличался по внешнему виду от костного мозга на оперированной конечности, он был бледнее нормального, более мягок и меньше по объему. Микроскопически обнаруживались: скудность клеточных элементов, уменьшение числа кровеносных сосудов и хорошо выраженная ретикулярная соединительная ткань. Таким образом, в этих опытах ясно» определялись явления атрофии костномозговой ткани после перерезки седалищного нерва. В другой серии исследований Л. И. Тумас показал, что длительное раздражение прерывистым электрическим током (в течение четырех-шести часов) различных нервов конечностей у животных вызывало увеличение количества эритроцитов в периферической крови на 14—15 Немногие авторы, приводя эти исследования в настоящее время, указывают, что последними доказана была роль нервной системы в регуляции кроветворения. Обе работы Л. И. Тумаса заслуживают внимания.

В обычном понимании под трофикой разумеют совокупность процессов, обеспечивающих питание тканей. В таком смысле нарушение трофики в опытах Л. И. Тумаса является неопровержимым фактом, но вместе с тем сам автор отмечает, что в поздние сроки (изменения изучались на протяжении трех-четырех месяцев) костный мозг на оперированной конечности был бледнее контрольного и, наряду с уменьшением количества клеточных элементов, уменьшалось количество кровеносных сосудов.

Это последнее обстоятельство и, следовательно, связанное с ним нарушение кровоснабжения, как и поздние сроки развития трофических изменений, не могут служить достаточным основанием для доказательства нервной регуляции кроветворения. В развитие этих первых исследований Л. И. Тумаса в настоящее время проведены работы другими исследователями.

Так, Г. И. Пенн предприняла наблюдения за течением постгеморрагической анемии у кроликов после перерезки седалищною нерва, центральный конец которого смазывался 10% раствором формалина. У большинства кроликов в дальнейшем развивались трофические язвы. В результате оказалось, что регенерация крови наступала у подопытных животных позже, чем у контрольных, у которых было произведено только кровопускание. Разница, однако, была очень значительной только в отношении гемоглобина, который восстанавливался на 22—64—82-й день, в то время как у -контрольных животных на 15—25-й день. Эритроциты восстанавливались быстрее — на 19—30-й день (в одном случае на 38-й), а в контроле — на 7—20-й день.

Считаем нужным остановиться на опытах Г. И. Пенн именно потому, что они предназначены для доказательства нервной регуляции кроветворения и опубликованы в 1952 г,, но не включены в обзор литературных данных по этому вопросу в монографии В. Н. Черниговского и А. Я. Ярошевского (1953), В монографии же В. Г. Вогралика (1953) указано, что «Г. И. Пенн установила в опытах с перерезкой седалищного нерва у кроликов, что нервная травма оказывает существенное тормозящее влияние на регенерацию крови после кровопускания», т. е. другими словами, Вогралик считает, что она установила регулирующее влияние нервной системы на кроветворение и состав крови.

Не вдаваясь еще в обсуждение данных количественных изменений крови, можно сказать, что эти опыты вряд ли могут помочь в выяснении факта нервной регуляции кроветворения, поскольку ко времени изменения состава крови у четырех оперированных кроликов развились обширные трофические язвы в области скакательного сустава оперированной конечности, а трое из семи погибли в сравнительно ранние сроки от 23-х до 82-х дней, в. то время как в опытах Н. П. Завадовской кролики после перерезки седалищного нерва жили до девяти месяцев. В течение опытов Г. Н. Пенн развились дополнительные патологические изменения, которые могли в достаточной мере служить поводом к изменению состава крови.

Ошибочность трактовки Г. И. Пенн полученных ею данных, как результата нарушений регуляции кроветворения, совершенно очевидно вытекает из последующих ее исследований, опубликованных через год. В этих опытах выяснилось, что через две-три недели после перерезки седалищного нерва со смазыванием центрального конца формалином и без дополнительного кровопускания постепенно развивается анемия. Следовательно, в предыдущих опытах анемия обусловливалась двумя обстоятельствами — с одной стороны перерезкой нерва и с другой — самим кровопусканием. Естественно, что по сравнению с контролем, где фигурировал только один фактор — кровопотеря, регенерация в таком случае должна наступать позже. Отсюда ясно, что «замедленная» регенерация крови в предыдущих опытах с кровопусканием зависела не от «изменения реактивности кроветворной системы», как думает Д. И. Гольберг, и не от «тормозящего влияния на регенерацию крови нервной травмы», как полагает В. Г. Вогралик и, наконец, не от «нарушения регуляции кроветворения» как это считает сама Г. И. Пенн, а от значительного усиления анемии в результате сочетания кровопотери и усиления процессов гемолиза, как это вытекает из данных рассматриваемой работы и исследований Н. А. Федорова и сотрудников, приведенных ниже.

Каковы же основания полагать, что анемия, появляющаяся после перерезки седалищного нерва, есть результат усиления гемолиза, а не угнетения кроветворной функции костного мозга? Числовые данные в работе Г. И. Пенн не представлены, но из текста явствует, что «в течение первых двух недель после операции существенных сдвигов со стороны крови не отмечалось, кроме умеренного ретикулоцитоза». Как же можно себе представить, что ретикулоцитоз нарастает, а количество эритроцитов остается неизменным? Единственно возможное объяснение заключается в том, что наряду с усилением эритропоэза происходит усиление кроверазрушения. Еще настойчивее напрашивается такой вывод из опытов с двухсторонней перерезкой седалищных нервов. Автор указывает, что «ретикулоциты после двухсторонней перерезки нервов увеличивались в числе в 2—3 раза к десятому дню опыта и держались на этом уровне в течение, примерно, недели, затем кривая изменялась волнообразно, то поднимаясь, то снижаясь, но, несмотря на имеющийся подъем ретикулодитарной кривой, улучшения состава крови не было, кровяные показатели обнаруживали прогрессирующую тенденцию к падению». Наличие повышенного кроверазрушения, определяющего и высокое содержание ретикулоцитов, в этих случаях не оставляет уже никаких сомнений. Оставляя без внимания отдельные небрежные и противоречивые данные, укажем еще только на замечание автора, что «...все кролики погибли при явлениях прогрессирующей анемии и ухудшения трофических язв».

О том, что при этом не нарушена функция кроветворения свидетельствуют гистологические исследования Н. П. Завадовской, которые она называет патофизиологическими. Чтобы быть точными, приводим полностью выводы автора:

1. «Таким образом, в отношении правой кооперированной конечности мы можем подтвердить высказанное нами ранее соображение о компенсаторной гиперплазии миэлоидной ткани с усилением гемопоэтических процессов».

2. «Таким образом, в оперированной конечности в ранние сроки (1—3 месяца) мы наблюдали увеличение количества митозов со стороны эритро- и миэлопоэтических элементов и наличие сдвига влево со стороны эритробластов... Позднее наступало угнетение гемопоэтической функции костного мозга в связи с общими дистрофическими процессами в кроветворной системе оперированной конечности». Следовательно, и гистологические данные, показывающие активную гиперплазию костного мозга с увеличением количества митозов, свидетельствуют о повышенной функциональной деятельности органов кроветворения. Как же можно при этом расценить прогрессирующую анемию иначе, как не результат повышенного кроверазрушения, а состояние повышенной гемопоэтической деятельности костного мозга как нормальный ответ на повышенное раздражение?

Большой интерес представляет и то обстоятельство, что при ничтожных проявлениях дегенерации костный мозг в первые месяцы остается высоко активным. При учете всего сказанного невольно возникает вопрос, из чего же авторы усматривают «нарушение нервной регуляции кроветворения» после различных вариантов перерезки седалищного нерва? Мы не видим к этому никаких оснований. Другое дело — усиленное кроверазрушение. Из исследований Г. И. Пенн, Н. П. Завадовской, А. Я. Ярошевского, Н. А. Федорова, E. М. Лиозиной и других очевидно участие нервной системы в гемолитических процессах. Однако в приведенных опытах Г. И. Пенн совершенно отчетливо выступает также значение вторичных влияний, связанных с течением трофических язв, развивавшихся на оперированной конечности.

Значительный интерес представляют исследования Н. Федорова, Э. Терентьевой и других авторов, произведенные на кошках, у которых перерезывались нервы, образующие левое поясничное и крестцовое сплетение, а также удалялась брюшная симпатическая цепочка и полулунный узел с той же стороны. В табл. 7 приведены некоторые данные, представленные указанными авторами.

Из этой сравнительной таблицы очевидно, что и в опыте через полтора и через три месяца сохраняется почти полностью содержание юных лейкобластических (и эритробластических) элементов. При сравнении с контролем их количество как будто снижается, но при сравнении состава в различные сроки возрастает. Это можно объяснить частично компенсаторными явлениями, частично реакцией на усиленное разрушение эритроцитов, что наблюдается обычно.

Обращает на себя внимание значительное увеличение количества более зрелых форм лейкоцитов. Последнее обстоятельство свидетельствует о том, что, с одной стороны, процесс созревания не нарушен, а, с другой, что, возможно замедлен выпуск уже зрелых форм. Задержка выпуска уже готовых лейкоцитов может быть связана с состоянием сосудов, которое несомненно регулируется нервной системой, притом, по-видимому, непосредственно. Задержкой выпуска в значительной мере можно объяснить и увеличение числа «дистрофицирующих» лейкоцитов в костном мозгу на денервированной стороне.

Снижение содержания эритробластических форм при значительном повышении процента лейкоцитарных можно считать относительным. По-видимому, такого же мнения придерживаются и сами авторы, поскольку они отмечают «отсутствие существенных изменений в красном ростке костного мозга...»

Наблюдающаяся у большинства оперированных кошек резкая анемия со снижением количества эритроцитов в течение месяца-полутора после операции иногда с 8 000 000 до 2 000 000 в 1 мм³ не может быть объяснена без предположения об усилении процессов гемолиза, что отмечают и авторы работы.

К сожалению, отсутствие в этих опытах данных исследования крови, и особенно ретикулоцитов, не дает возможности это утверждать, хотя имеется полная аналогия в этом отношении с данными исследований Г. И. Пенн, приведенными выше.

Приведенные современные экспериментальные исследования с повреждением нервов и нарушением трофических их влияний, предпринятые для доказательства регулирующего влияния нервной системы на функцию кроветворения и их интерпретация невольно затрагивают ряд сложных и неразрешенных вопросов отношения регуляции функций, в частности кроветворения и трофики. Мы не можем вдаваться в обсуждение сложной проблемы трофики и коснемся только некоторых положений, могущих иметь значение для понимания процессов кроветворения. И. П. Павлов определял регуляторные влияния нервной системы по отношению к органам и тканям следующим образом: «Каждый орган находится под тройным нервным контролем: нервов функциональных, вызывающих или прерывающих его функциональную деятельность (сокращение мускула, секрецию железы и т. д.); нервов сосудистых, регулирующих грубую доставку химического материала (и отвод отбросов) в виде большего или меньшего притока крови к органу и, наконец, нервов трофических, определяющих в интересах организма как целого точный размер окончательной утилизации этого материала каждым органом» К
Под трофическим влиянием подразумевается влияние на обмен ткани. Однако в определении роли нервной системы в трофических процессах нет общего мнения. К. М. Быков указывает, что «Иннервационными влияниями, первично воздействующими на обмен веществ, можно считать только такие, которые вызывают изменение метаболизма без изменения рабочей функции данных клеток». Это положение доказано по отношению к скелетной мышце Л. А. Орбели и его сотрудниками. Л. А. Орбели считает, что регуляция функциональных свойств клеток, в том числе их обмена веществ, осуществляется симпатической нервной системой и такое ее влияние называет адаптационно-трофическим.

Исходя из данных экспериментальных исследований, главным образом И. П. Павлова, П. Д. Горизонтов следующим образом определяет нервную трофику: «в широкое понятие трофических процессов входят разнообразные влияния нервной системы, определяющие собой степень восстановления и функциональные (адаптационно-трофические) и морфологические изменения в тканях. Трофические процессы могут регулироваться троякого рода волокнами: функциональными, вызывающими изменения функций и течение восстановительных процессов, сосудодвигательными, меняющими кровоснабжение, и трофическими. Функциональные и сосудодвигательные нервы оказывают лишь грубое, как бы косвенное влияние на регуляцию обменных процессов. Осуществление тонкой регуляции трофических функций центральной нервной системой реализуется по специальным трофическим нервным волокнам, которые определяют по И. П. Павлову размер «точной утилизации» питательного материала для каждого органа». По отношению к пусковым «коррегирующим влияниям» К. М. Быков считает вероятным, что такое регулирующее влияние осуществляется путем первичного воздействия на тканевой обмен. С этой точки зрения можно наметить постановку знака равенства между так называемыми трофическими импульсами и импульсами, осуществляющими регулирование рабочей функции клетки.

Каковы бы ни были определения понятия нервной трофики, они близки, нам кажется, по содержанию в том смысле, что не позволяют противопоставить регуляцию функций регуляции трофики и исключить взаимозависимость этих процессов. Мы привели ряд положений, чтобы в их свете оценить, чего можно ожидать при перерезке нервов, осуществляющих регуляцию функциональных и трофических процессов в костном мозгу, определяющих функциональную деятельность последнего, не вникая здесь в особенности костного мозга, как органа. Прежде всего мы вправе были ожидать полного нарушения нервнотрофической регуляции и связанных с ней функций органа, т. е. патологических явлений, которые П. Д. Горизонтов объединяет под общим термином «нервных дистрофий».

Мы могли также ожидать, что эти «нервные дистрофии» при полном нарушении нервнотрофической регуляции разовьются быстро. Между тем факты свидетельствуют об обратном.

Все приведенные выше исследования показали, что за длительный период от одного до трех месяцев деятельность костного мозга на стороне поврежденных нервов не нарушалась и он оставался функционально полноценным, отвечая на повышенный распад эритроцитов усилением функциональной деятельности даже тогда, когда быстро развивались трофические язвы конечности. Только после длительного периода в три месяца наступают выраженные явления дистрофии.

Позднее развитие «нервных дистрофий» в костном мозгу также заставляет полагать, что эти дистрофии не зависели от прямого влияния нервной системы, а скорее от нарушения кровообращения, что согласуется с косвенным указанием И. П. Павлова, который писал по поводу патологических состояний, возникающих у собак после операций на органах брюшной полости следующее: «...мне не верится, чтобы сосудистая система могла иметь такое быстрое и резкое влияние на ткани и органы. Сколько раз приходится у лабораторных животных перерезать сосудосуживающие или сосудорасширяющие нервы, однако, нарушение тканей не бросается в глаза...» . Сохранение и повышение функциональной деятельности костного мозга в ответ на усиленное кроверазрушение заставляет подумать о том, что помимо прямого трофического влияния нервной системы на функцию костного мозга существует иной путь влияний — гуморальный или через гуморальное звено с помощью гормонов, медиаторов, продуктов обмена или распада.

Нам кажется уместным привести здесь скептические высказывания И. П. Павлова по поводу результатов опытов с перерезкой нервов как доказательства трофического влияния нервной системы. «Что же можно вывести из атрофии? С самого начала надо согласиться с тем, что в голом факте атрофии после перерезки нервов не заключается никакого убедительного доказательства за зависимость восстановительных процессов железы от нервов. Атрофия, наступающая при том же условии, давно известна и для других органов; и, однако, это нисколько не убедило физиологов в существовании особых трофических нервов. Перерезка нерва влечет за собою не деятельность органа, а это уже последовательно может причинить атрофию. Не деятельность или слабая деятельность, как известно, могут привести к атрофии и органы, владеющие всеми своими нервами. Конечно, это — не научное объяснение, но не менее справедливо и то, что сложный и темный факт атрофии, связанный с не упражнением, не может служить научным доказательством положения о прямой зависимости восстановительных процессов от нервов.» .

Для подкрепления доказательства центральной регуляции кроветворения ссылаются обычно еще на очень интересную работу Б. И. Баяндурова.

Из этой работы, учитывая важность данных, мы приведем более полные выдержки, касающиеся картины крови у щенков после удаления одного или обоих полушарий головного' мозга (опыты Строкиной). «У щенят, с удаленным одним полушарием (третья группа), после операции наблюдались следующие изменения в крови: увеличение гемоглобина (у некоторых животных оно наступало сразу), билирубина в сыворотке и ретикулоцитов 1. Количество эритроцитов, так же как и во второй группе, уменьшалось. Со стороны белой крови отмечался лейкоцитоз (нейтрофилез) и резкий тромбоцитоз (кровяных пластинок было в 10 раз больше, чем у контрольных животных, а также до операции). Удельный вес крови увеличивался.

У щенят, подвергшихся удалению обоих полушарий головного мозга (четвертая группа), с первых же дней после операции наблюдалось уменьшение числа эритроцитов, ретикулоцитов, лейкоцитов (последние уменьшались по сравнению с кровью щенят без одного полушария и увеличивались по сравнению с контрольными), увеличение гемоглобина, билирубина и количества кровяных пластинок. Удельный вес крови повышался.»

Из этих данных Б. И. Баяндуров делает вывод: что «Понижение количества ретикулоцитов, а иногда и их полное исчезновение после удаления обоих полушарий головного мозга свидетельствует о нарушении механизмов, регулирующих состав крови. Создается впечатление, что эта операция изменяет процесс созревания эритроцитов; стадия ретикулоцитов теперь отсутствует. Последнее говорит о повышении функции костного мозга.»

Резкая задержка роста и развития децеребрированных в молодом возрасте животных позволяла предполагать и некоторое понижение функции костного мозга. Такое предположение, однако, не оправдывается, и автор, не усматривая в этом противоречия, объясняет это просто нарушением «механизмов регуляции состава крови». Между тем, обращает на себя внимание факт значительного уменьшения количества гемоглобина при одновременном увеличении количества эритроцитов, содержания билирубина в сыворотке, а при удалении одного полушария мозга, — и ретикулоцитов. Указанное сочетание гематологических признаков прямо говорит в пользу усиления процессов гемолиза. Но если это так, то «повышение функции костного мозга» нельзя расценить как результат нарушения механизмов регуляции кроветворения, но можно расценить как результат усиления гемолитических процессов.

Мы не можем, однако, опираться на данные Б. И. Баяндурова, поскольку в них отмечаются совершенно необъяснимые противоречия.

Например, в табл. 83 (стр. 238 его монографии) показано, что после операции удаления одного полушария снижаются количества эритроцитов и ретикулоцитов, но при продолжающемся снижении последних, количество эритроцитов в дальнейшем значительно повышается; в то же время, независимо от количества эритроцитов, гемоглобин прогрессивно нарастает. Еще резче последнее обстоятельство заметно после удаления второго полушария, когда количество эритроцитов снижается с б 000 000 до 3 200 000, т. е. вдвое, а гемоглобин при этом прогрессивно нарастает от 77% в контроле до 92% в опыте с удалением одного полушария и до 98% — при удалении второго полушария при максимальном падении числа эритроцитов. К тому же в табл. 84 данные при тех же обстоятельствах несколько иные. Нам кажется, что такими данными доказать регулирующее влияние центральной системы вряд ли возможно.

Заслуживает внимания большая и тщательно выполненная работа А. Я. Ярошевского, результаты которой многие приводят как доказательство центральной регуляции кроветворения. В сложных опытах на кошках с полным устранением всех связей костного мозга, кроме нервных, он стремился доказать существование интерорецепторов. Он действительно с полной очевидностью показал наличие в костном мозгу интерорецепторов, раздражение которых ведет к изменению кровяного давления и дыхания, и пришел к выводу, что наряду со своей основной функцией кроветворения, костный мозг является мощным рецептивным полем организма. Но этими опытами вовсе не доказана центральная нервная регуляция кроветворения и сам автор на такой вывод не претендует.

Однако пройти мимо такого факта как существование большого количества интерорецепторов в органах кроветворения все же нельзя и надо полагать, что в эволюционном развитии реактивности организма они приспособлены для какой-то определенной цели. Нельзя исключить возможность того, что при различных физиологических или патологических условиях раздражение интерорецепторов костного мозга оказывает рефлекторное воздействие на дыхание и кровообращение, через которые, можно думать, уже оказывается регулирующее влияние на процессы кроветворения.

Существование непосредственной центральной регуляции кроветворения, опираясь на приведенные исследования, многие авторы пытаются подтвердить и клиническими наблюдениями. К числу таких попыток относится и работа В. А. Бейера, который обратил внимание на то, что при ранениях, независимо от локализации и характера их, появляется уже в первые часы после ранения значительный лейкоцитоз в среднем до 20000—30000 с резким сдвигом влево и держится в течение двух-четырех суток. У девяти раненых был исследован пунктат костного мозга и у большинства из них имелось раздражение костномозговых элементов, что подтверждало истинную природу отмеченного у раненых лейкоцитоза.

Подчеркивая, что лейкоцитоз, наблюдавшийся у раненых является «истинным», а не «распределительным», автор пишет: «Этот лейкоцитоз нельзя назвать постгеморрагическим, так как во многих случаях кровотечение было очень незначительным; его нельзя также объяснить возникновением инфекционного процесса, который нередко осложняет течение ранения, так как наши случаи, в особенности данные Г. А. Ряжкина, показали, что лейкоцитоз и изменения в костном мозгу возникали уже через полчаса или час после травмы, т. е. до развития инфекционного процесса; следует добавить, что у всех раненых, несмотря на высокий лейкоцитоз, реакция оседания эритроцитов была нормальной.» Не представляя себе возможности объяснить лейкоцитоз у раненых другими причинами, автор считает возможным объяснить его «сначала раздражением периферических рецепторов при травме, затем рефлекторной передачей импульсов в кору головного мозга, а оттуда соответствующим раздражением костного мозга.»

Опираясь на экспериментальные работы Г. А. Ряжкина и Б. И. Баяндурова, В. А. Бейер приходит к выводу, что эти наблюдения подтверждают высказанное С. П. Боткиным положение о центральной регуляции кроветворения. В другой более ранней работе автор приводит более подробные данные обследованных им раненых. Оказывается, что у них наблюдался:

Там же указаны чрезвычайно тяжелые условия транспортировки этих раненых и подчеркнуто то обстоятельство, что две трети из них были доставлены через 6 часов, а 19,5% через 1—3 суток. Кроме того, автор пишет: «Чем тяжелее ранение, чем резче было выражено шоковое состояние, тем слабее был лейкоцитоз и, наоборот, — при ранениях без шока лейкоцитоз был наибольшим». Из этих данных В. А. Бейера следует, что у многих раненых была более или менее выраженная кровопотеря, что они доставлялись не ранее, чем через 6 часов и исследовались, следовательно , не ранее, чем через 7—8 часов, а не через 30—60 минут, как упоминает автор, и что за такой период времени происходило всасывание из размозженных тканей и излившейся крови, не говоря уже о несомненном рефлекторном перераспределении лейкоцитов и возможности, в частности миогенного лейкоцитоза. Еще более важным нам кажется замечание автора о степени лейкоцитоза в зависимости от тяжести ранения и шока. Что лейкоцитоз при состоянии шока был «слабее»—понятно, так как известно, что шоковое состояние обычно сопровождается лейкопенией вследствие перераспределения. Труднее представить себе менее выраженный лейкоцитоз при тяжелых ранениях, чем при более легких. С точки зрения автора можно было бы ожидать выраженный лейкоцитоз именно при тяжелом ранении с количественно и качественно большим раздражением рецепторов. Можно было бы предположить, что при перераздражении, сопровождающем тяжелое ранение, превалируют процессы торможения, но тогда вовсе не должен был бы наступить лейкоцитоз со сдвигом формулы влево, числа должны были бы оказаться ниже нормальных. После сказанного вряд ли можно думать, что данными В. А. Бейера можно подтвердить центральную регуляцию кроветворения. Не может служить подтверждением и пример исследования крови и костного мозга из работы Г. А. Ряжкина, приведенный ниже.

Неполноценность примера, не говоря уже о грубости эксперимента, бросается в глаза из-за несравнимости данных исследования до опыта,, где процентное содержание клеточных элементов костного мозга равно 99,3%, и после опыта, где этот процент составляет 120,4.

Более широкое изучение влияний на состав крови и процессы кроветворения производилось в связи с развитием выдвинутого Ленгли (Lenglei) учения о вегетативной нервной системе, и особенно функционального антагонизма ее симпатического и парасимпатического отделов, ваго- и симпатикотонии, ошибочность которого в настоящее время уже не оставляет сомнений. Большое количество работ посвящено влиянию на состав крови вегетативных ядов и гормонов, так называемых ваго- и симпатикотропных веществ, из которых наиболее изучено влияние адреналина.

Фрей (Frey) показал, что уже через 20—30 минут после инъекции адреналина наступает выраженный лейкоцитоз с двумя волнами подъема. Первая волна через 20—30 минут обусловлена преимущественно увеличением количества лимфоцитов; вторая, наступающая через 40—60 минут, — преимущественно увеличением количества нейтрофилов. Подобные данные были получены и рядом других исследователей (Н. В. Кириченко, Т. С. Истаманова и Худорожева, А. Я. Губергриц, Е. Кочарова, И. В. Лисовецкая, Мандельштам — М. Mandelstamm, Г. Гефер — Ноеfer и Е. Герцфельд — Herzfeld, Ф. Гофф, Е. Ф. Мюллер и др.).

Хотя самый факт адреналиновой лейкоцитарной реакции подтвержден многочисленными исследователями, общность взглядов на механизм этой реакции не достигнута до настоящего времени. Точка зрения Фрея, объяснявшего лейкоцитоз, главным образом, механическим выжиманием лейкоцитов из селезенки вследствие сокращения под влиянием адреналина ее трабекул, и предложившего использовать это свойство селезенки выбрасывать в кровь при ее сокращении некоторое количество лейкоцитов как функциональную пробу на ее состояние, не получила подтверждения в дальнейших наблюдениях и исследованиях. Факт развития лейкоцитоза под влиянием адреналина у спленэктомированных людей и животных, обнаруженный многими исследователями, не умаляя значения селезенки как депо, свидетельствует об участии в лейкоцитарной реакции и других органов, вернее, обширных сосудистых областей. Наличие некоторого сдвига лейкоцитарной формулы влево за счет увеличения, главным образом, палочкоядерных нейтрофилов позволило ряду авторов (Волленберг — Wollenberg, Шен и Берхольд — Schon, Bercholdt и др.) сделать вывод о влиянии адреналина непосредственно на кроветворение, что подтверждалось миэлоицной гиперплазией костного мозга, обнаруженной в таких случаях Мандельштамом, Вальтерефером (Walterhafer G.) и др.

Однако гистологические исследования костного мозга до и после введения адреналина, произведенные Т. С. Истамановой и Худорожевой, Е. Качеровой и др., многочисленные исследования пунктатов костного мозга, специально изучавшихся в нашей клинике, в частности И. В. Лисовецкой, не подтверждают предположение о непосредственном влиянии адреналина на кроветворение. Исследования И. В. Лисовецкой показали, что у людей с выраженной лейкопенией лейкоцитарная реакция в ответ на введение адреналина проявляется в той же мере, что и у лиц с нормальным количеством лейкоцитов, причем в этих случаях наблюдается небольшое увеличение количества палочкоядерных нейтрофилов до 1—2% и изредка появление юных нейтрофилов без сколько нибудь существенных изменений в пунктатах костного мозга. Указанные наблюдения позволили И. В. Лисовецкой, в согласии с нашим мнением, прийти к заключению о перераспределительном характере лейкоцитарной реакции на введение адреналина, причем участие костного мозга сводится к роли депо, выпускающего некоторое количество лейкоцитов при сокращении сосудов, что для эритроцитов доказано Т. С. Иста- мановой и Худорожевой.

Мы не приводили здесь данных о влиянии других вегетативных ядов на лейкоцитарный состав крови, поскольку при этом не получены более или менее четкие результаты.

Значительное количество исследований посвящено влиянию на состав крови непосредственного раздражения различных отделов вегетативной нервной системы (А. Я. Губергриц и Е. Б. Закржевский, Т. С. Истаманова, Н. С. Джавадян, В. Филинский, Ф. Гофф и др.). В отношении эритроцитарного состава крови при этом было установлено быстрое нарастание ретикулоцитов, гемоглобина и эритроцитов с последующим их снижением через сравнительно короткий промежуток времени при раздражении шейного симпатического узла и нерва. В отношении лейкоцитарного состава указано: при раздражении вагуса — уменьшение количества лейкоцитов, при раздражении симпатического нерва — нейтрофильный лейкоцитоз. Л. Юнг. (Jnng) и П. Колле (КоІІеІ),Монтейро (Monteiro) и другие исследователи показали, что при перерезке у собак вагуса возникает лейкопения, а при перерезке симпатикуса — лейкоцитоз. Р. Г. Куватов установил, что при перерезке vago-sympathici у собак в первые 10—30 минут развивается лейкопения, которая сменяется затем нейтрофильным лейкоцитозом.

Наиболее поздним из известных нам исследований регулирующего гемопоэз влияния является работа Н. С. Джавадяна (1951) и мы считаем уместным привести из нее более полные данные.

Н. С. Джавадян поставил перед собой задачу выяснить значение брюшных и шейных симпатических узлов в регуляции клеточного состава крови, наблюдая за последним в разные дни после удаления солнечного сплетения, нижних брюшных и верхних шейных симпатических узлов, а также после перерезки чревных и парасимпатических нервов.

Из приведенных опытов он делает следующие выводы. «Удаление брюшных или верхних шейных симпатических узлов у собак обусловливает постепенное развитие анемии; несмотря на нормальный вес животного, к 45—55-му дню после операции в крови наблюдается уменьшение числа эритроцитов на 20—25%, лейкоцитов и тромбоцитов на 25—35%, количества гемоглобина на 15—20% (по отношению к исходным данным). Механическое разрушение солнечного сплетения вызывает более резко выраженное анемическое состояние, уменьшение веса животных.
 

В течение первой недели после экстирпации или разрушения симпатических узлов отмечается резкое уменьшение количества ретикулоцитов и периферической крови, вплоть до полного их исчезновения. В дальнейшем число ретикулоцитов становится нормальным или даже превышает норму. После удаления брюшных симпатических узлов дополнительное удаление верхних шейных симпатических узлов не вызывает заметного изменения в морфологическом составе крови, и наоборот.

В первые 2—3 недели после экстирпации симпатических узлов отмечается резкое увеличение скорости РОЭ (в 5—8 раз) и заметное понижение резистентности эритроцитов.

Через 2—3 месяца после удаления брюшных или верхних шейных симпатических узлов в большинстве случаев происходит нормализация клеточного состава крови. Дополнительная ваготомия обычно ускоряет восстановление картины крови.

В противоположность нормальным собакам симпатэктомированные и особенно ваго-симпатэктомированные собаки в ответ на болевое раздражение и инъекции адреналина дают извращенную реакцию, выражающуюся в уменьшении количества эритроцитов, гемоглобина и объемного индекса крови».

В результате своих исследований Н. С. Джавадян приходит к заключению, что «Вегетативная нервная система, по-видимому, может оказывать регулирующее влияние на кроветворные органы как непосредственно (трофическое в понимании И. П. Павлова), так и через сосудистую систему, вследствие изменения кровоснабжения в соответствующих органах, или же гуморальным путем, вследствие изменения деятельности тех внутренних органов (печень, селезенка, желудок), которые принимают активное участие в процессе кроветворения. По всей вероятности, все эти три фактора в той или иной мере принимают участие в регуляции процесса кроветворения.»
Перечисленные выше работы касались в основном влияния на гемолоэз, или, вернее, на состав крови периферических отделов вегетативной нервной системы, однако не было недостатка и в исследованиях регулирующего влияния центральных ее отделов. Так, Г. Розенов (Rosenow) показал, что при уколе в corpus striatum, thalamus и hypothalamus у кроликов развивается нейтрофильный лейкоцитоз. Гофф и Лингардт (Linhardt) при перерезке спинного мозга на уровне шейного его отдела не получили обычного при введении взвеси бактерий увеличения количества лейкоцитов. Эти опыты дали основание предполагать, что центры лейкопоэза расположены выше шейного отдела спинного мозга. Аналогичные исследования проведены Гейльмейером (Heilmeyer), который показал, что при уколе в гипоталамическую область появляется значительный и длительный ретикулоцитоз. Он же показал, что после перерезки шейной части спинного мозга у кроликов ретикулоцитоз в результате кровопускания не наблюдается, в то время как перерезка грудной или поясничной части такого влияния не оказывает. Шульгоф и Маттиес (Schulhoff и Mat- thies) обнаружили, что при пункциях и введении раздражающих веществ в различные области межуточного мозга, где расположены вегетативные центры, увеличивается количество эритроцитов. Таким образом, было допущено, как это ранее было сделано Розеновым в отношении лейкопоэза, существование центров эритропоэза, расположенных выше шейного отдела спинного мозга.

Особый интерес был проявлен к исследованиям состава крови при энцефало- и вентрикулографии, поскольку они позволили сделать некоторые предположения о центральной вегетативной регуляции состава крови у человека в связи с раздражением центральных отделов нервной системы.

О регуляции кроветворения, часть вторая

Практические занятия медицинские биологические препараты для профилактики и лечения инфекционных заболеваний Занятие 1-е. Вакцины и анатоксины. Вопросы для обсуждения. 1. Искусственный иммунитет, активный и пассивный. 2. Препараты для создания искусственного активного иммунитета: вакцины и анатоксины. 3. Виды вакцин: живые, убитые и химические. 4. Способы приготовления вакцин. 5. Анатоксины нативные и очищенные, их получение и титрован... Читать далее...