Кроме Ломоносова, Русская академия наук, а также позже образовавшиеся научные центры в Казани, Киеве, Харькове и т д., выдвинули ряд талантливых ученых, обогативших отечественную к мировую науку. Появились физики, химики — Воскресенский и др., математики, как, например, Лобачевский, гениальные математические построения которого настолько опередили современную ему науку, что еще долгое время не могли быть усвоены крупнейшими специалистами мира. Физик В. В. Петров на основании своих экспериментальных работ повел с кафедры Петербургский медико-хирургической академии решительную борьбу против устаревшей теории флогистона. П. В. Постников, первый русский доктор медицины, еще в конце XVII века выдвинул проблему изучения причин старости и смерти и экспериментальных поисков путей оживления трупов.
Кафедра физиологии, учрежденная при академии уже в начале XVIII века, выполнила ряд важнейших работ по вопросам физиологии мышц и кровообращения. Эйлером была предложена для объяснения механики движения крови по сосудам математическая формула, которая не устарела и в наши дни.
В русском естествознании XVIII века в противоположность господствовавшим за границей умозрительным теориям твердо установилось экспериментальное направление. Это направление поддерживалось представителями передовой общественной мысли, ярким выразителем, которой явился А. Н. Радищев (1749 — 1802). Если идеалистическое умозрительное направление и находило сторонников в России, то это были единичные представители из высших кругов дворянства. Основная масса русской интеллигенции была выходцами из так называемых «разночинцев» и выражала прогрессивные демократические тенденции в науке Радищев писал: «О умствователи ! держитесь опытности и пользу свою- почерпайте из нее». Он широко пропагандировал, в частности, микроскопические исследования: «Орел, паря превыше облаков, зрит с высоты своего возлетания кроющуюся под травным листом свою снедь. Человек не столь имеет чувствие зрения дальновидно, как он; миллионы животных ускользают от его взора своею малостью, но кто паче его возмог вооружить свое зрение? Он расширил его почти до беспредельности. С одного конца досязает туда, куда прежде единою мыслию достигать мог; с другого превышает почти с самое воображение».
Однако представители русского естествознания XVIII века не были узкими эмпириками; они умели не только правильно поставить эксперимент, собрать фактический материал, но и правильно его теоретически осмыслить.
Русские микроскописты XVIII столетия внесли огромный вклад в мировую науку Мартын Матвеевич Тереховский (1740 — 1786), блестящий биолог-экспериментатор, натуралист и врач, разрешил одну из интереснейших проблем естествознания, а именно вопрос о возможности самопроизвольного зарождения так называемых «наливочных инфузорий». Еще в XVII веке этот вопрос был разрешен в отношении позвоночных животных, насекомых и червей, но самопроизвольное зарождение простейших считалось общепринятым и в XVIII веке. Тереховский в своей работе опроверг это положение, доказав, что простейшие возникают только путем размножения.
Замечательные гистологические исследования Александра Михайловича Шумлянского (1748 — 1795) «О строении почек» привлекли к себе широкое внимание. Шумлянский, применив очень тонкую и вполне оригинальную инъекционную методику, впервые вполне правильно разобрался в структуре всех составных элементов почки, опровергнув таким путем неверные трактовки Мальпиги и других своих предшественников. Однако его работа вскоре была забыта. Данная Шумлянским диаграмма связи между мальпигиевыми тельцами и почечными канальцами через 60 лет стала называться в литературе «капсулой Боумена», а петлеобразный изгиб мочевого канальца, описанный и изображенный в диссертации Шумлянского, был вторично открыт во второй половине XIX века Ф. Я. Генле и стал именоваться «петлей Генле».
В русской академии наук были заложены основы научной эмбриологии и нанесен сокрушительный удар преформизму.
Акад. Ф. К. Вольф (1733 — 1794) с помощью микроскопа показал, что процесс развития как растений, так и животных начинается из недиференцированной зародышевой ткани, что в ранних стадиях эмбриогенеза нет и намека на будущие органы и что развитие их есть ряд последовательных преемственных качественных превращений.
В своем труде «Об образовании кишечника» Вольф на примере развития цыпленка показал, что будущий кишечник закладывается вначале как овальная перепонка, которая затем принимает форму желобка, после чего превращается в трубку. Дальнейшее развитие приводит к образованию различных отделов пищеварительного канала, печени и других органов.
Свои выводы Вольф формулировал в следующих словах: «Различные части организма возникают в определенном порядке, одна вслед за другой»... «Каждая часть, таким образом, является всегда в результате предшествовавшей ей части и сама в свою очередь служит причиной другой, следующей за ней части». Эта концепция получила название эпигенеза.
Исследования, проводимые Вольфом с растительными объектами, привели его к учению о метаморфозе растений, что впоследствии несправедливо приписывалось известному немецкому поэту и ученому Гете.
Вольф утверждал, что различные части растения имеют общее происхождение. Цветочную чашечку он сравнивает с группой не вполне развившихся листьев. Венчик, околоплодник и семена, по Вольфу, есть различные модификации листьев. Вольф утверждает, что тычинки превращаются в лепестки цветка у махровых форм, следовательно, и на тычинки следует смотреть как на видоизменение листа.
Таковы трансформистские взгляды Вольфа. Хотя Вольф считает двигателем формообразовательного процесса внутреннюю «особую силу», и его учение содержит некоторые элементы витализма, тем не менее значение его работ в историческом аспекте чрезвычайно велико.
Работы Вольфа разбивали преформистские метафизические представления, подкрепляющие догмат о неизменяемости видов, утверждали идею развития от простого к сложному и тем самым создавали почву для развития эволюционного взгляда. С этой точки зрения Энгельс дал им высокую оценку.
Радищев, опираясь на данные, которые могло предоставить современное ему естествознание, сделал попытку философски обобщить идею развития. Исходя из новейших исследований, он решительно отвергает преформизм и становится на сторону эпигенеза.
Радищев подверг резкой критике теорию «вложения» Боннэ. В своем произведении «Лествица веществ» он стремится вскрыть взаимную связь, взаимную обусловленность явлений природы, выяснить естественные причины изменчивости организмов. Радищев рассматривает всю природу как единое целое, находящееся в непрерывном движении, изменении, развитии от простого к сложному. «Лествица» Радищева — непрерывный ряд от тел мертвой природы, которые, усложняясь, на определенных ступенях развития превращаются в тела органические, которые в свою очередь на последующих ступенях приобретают новые качества: раздражимость, ощущение, сознание, вплоть до человеческого мышления и сложных социальных отношений в человеческом обществе.
Таким образом, «Лествица веществ» Радищева ничего общего не имеет с построениями Бонна и Робинэ, где организмы, расположенные рядом, изолированы друг от друга, не родственны, а только сходны между собой.
«Лествица веществ» Радищева динамична, она отражает идею превращения, развития, единство всех ее компонентов на основе общности их происхождения.
П. С. Паллас стал профессором натуральной истории Петербургской Академии наук в 1767 г. Он был руководителем научной экспедиции в Восточную Россию и Сибирь, организованной правительством Екатерины II. Эта экспедиция, длившаяся целых шесть лет преследовала как научные, так и экономические цели. Затем было предпринято новое путешествие вплоть до Кавказа и Крыма. Собранный во время этих путешествий научный материал (записи, заметки, путевые журналы, коллекции и т. д.) был настолько велик, что разработке его Паллас должен был посвятить остаток своей жизни. Предпринятые путешествия, кроме научного материала, дали стране очень много в смысле выяснения ее хозяйственных перспектив. Экспедиция собрала сведения об естественных богатствах обследованных областей, горной промышленности, лесоводстве, земледелии, животноводстве, откуда вытекали перспективы дальнейших производственных возможностей.
Производившиеся экспедицией раскопки дали богатый палеонтологический материал: были найдены остатки мамонтов, буйволов, носорогов и т. д., что положило начало научной палеонтологии.
Все последующие авторы, в частности, Бюффон, в своих научных трудах, касающихся вопросов прошлого земли и населяющих ее организмов, исходили из работ сибирской экспедиции.
Материалы обоих путешествий, и в особенности сибирской экспедиции, послужили основанием для многочисленных трудов. Экспедиция собрала огромный материал по флоре и фауне исследованных областей.
Описательная зоология обогатилась открытием большого количества новых видов животных: был описан белый медведь, соболь, россомаха, среднеазиатский дикий осел, эндемичные виды лисиц, буйвола и т. д.
Описанию новых видов отряда грызунов была посвящена отдельная монография. Паллас описал внешний вид, внутреннее строение, образ жизни, повадки, географическое распространение открытых экспедицией новых видов животных. Этот труд, весьма ценный сточки зрения зоологии, одновременно давал богатейший материал для сравнительных исследований и обобщений. Таким образом, русская наука получила серьезную базу для развития сравнительной анатомии.
Эти же материалы явились исходными и для развития зоогеографии как самостоятельной дисциплины. Впоследствии эта наука получила мощное движение вперед именно на русской почве.
Весьма ценны труды Палласа по систематике рыб, где он вполне основательно критикует Линнея и дает свою классификацию, а также набросок классификации птиц. Совершенно новыми для того времени явились труды Палласа по анатомии морских червей, работы о моллюсках, морских звездах и морских ежах. Благодаря трудам Палласа, наука обогатилась также новыми сведениями, касающимися проблемы партеногенеза.
Паллас утверждает, что на низших ступенях жизни нет резкой грани между животными и растительными формами и видит это связующее звено в «зоофитах» — животно-растениях, к которым он причисляет полипов. При этом он дает точную характеристику и систематику полипов и объясняет происхождение полипняков.
Кунсткамера при академии, благодаря Палласу, пополнилась большим количеством новых экспонатов.
На основании глубокого изучения природы Паллас категорически возражает против господствовавшего представления о прямолинейном расположении организмов в виде лестницы в духе преформистов. Единственно правильным представлением, приводящим к естественной системе, по Палласу, является представление о многократно ветвящемся древе (рис. ).
Таким образом, Палласу целиком принадлежит приоритет в изображении естественных отношений между организмами в виде родословного древа. Эта идея приобрела окончательное право гражданства в науке только после победы эволюционной идеи., т. е. через полстолетия после смерти Палласа.
Выдвигая идею классификации по типу ветвящегося древа, Паллас высказал также гипотезу о происхождении видов от общих родоначальных форм. Он связал ископаемые формы с ныне живущими и написал «Мемуар об изменении животных». Паллас говорит также о влиянии одомашнивания, указывая при этом на изменение плодовитости животных.
Замечательной фигурой в русской науке XVIII века является Афанасий Каверзнев. Каверзнев погиб в молодые годы, поэтому его дарование не успело развернуться в полной мере. В силу трагически сложившихся обстоятельств научная деятельность Каверзнева прервалась после его первого крупного труда диссертации на тему «Об изменчивости животных». Диссертация была опубликована в 1775 г. в Германии.
Русские издания этого труда вышли в 1778 г., а затем в 1787 г. без указания имени автора. Оба эти издания содержали ряд грубых ошибок в переводе; это свидетельствует о том, что автор не принимал в них никакого участия.
Взгляды, высказанные Каверзневым в его диссертации, заставляют признать его прямым предшественником Ламарка и Дарвина.
Этот труд, к сожалению, не привлек к себе внимания современников и впоследствии был забыт. Только через 160 лет диссертация Каверзнева была извлечена из-под спуда и получила должную оценку.
В своей работе Каверзнев ставит под сомнение положение школы Линнея о постоянстве видов. Для доказательства изменчивости животных Каверзнев (как впоследствии Ламарк и Дарвин) исходит из практики приручения и одомашнивания животных. Он обсуждает понятие вида, считая, что степень внешнего различия не является достаточным критерием в определении вида. Большое значение в этом смысле он придает плодовитости при скрещивании между особями в пределах вида. Он пишет: «Глубоко заблуждаются те, которые почитают животных, имеющих больше сходства, чем различия, за один вид, а животных, которые показывают больше несходства, чем сходства, за различные виды, не исследовав их природы и не выяснив их способности к дальнейшему размножению. Так, осел и лошадь больше похожи друг на друга, чем пудель и борзая собака, но, несмотря на это, пудель и борзая составляют один вид, так как они приносят при спаривании потомков, которые могут размножаться и в дальнейшем. Напротив того, лошадь и осел, безусловно, принадлежат к различным видам, так как они производят друг с другом только выродившихся и бесплодных животных». Каверзнев признавал реальное существование видов в природе. В этом смысле его точка зрения больше приближается к Дарвину, чем к Ламарку, который, признавая изменяемость видов, считал их только условными понятиями для удобства классификации.
Обсуждая вопрос об образовании пород домашних животных, Каверзнев пишет: «Кто бы мог подумать, говоря о происхождении домашней овцы, что большой дикий муфлон является предком всех наших овец! Как отличаются последние от первого в отношении телесного сложения, волосяного покрова, проворства и т. д. Но, несмотря на то, что наши овцы так далеко отстоят от природы муфлона, он спаривается с ними и производит плодовитое потомство. Если сравнить домашних овец из различных местностей, то найдутся между ними такие, которые
не имеют никакого сходства между собой».
То же самое говорит Каверзнев о рогатом скоте, собаках и т. д. Каверзнев развивает мысль о том, что новые виды возникают из уже существующих в результате прямого влияния внешней среды. Основными факторами изменчивости животных он считал изменение климата (главным образом изменение температуры), географические факторы (рельеф), влияние приручения. При этом особое значение Каверзнев, как и впоследствии Дарвин, придавал изменению пищи.
Каверзнев пишет: «Хорошо известно, что наша земля имеет столько климатов, сколько различных областей, столько погод, сколько местностей. Каждая область имеет свои особые продукты и по меньшей мере особые свойства почвы. Все части земного шара имеют своих животных, которые всегда находятся в связи со свойствами земной поверхности, воспроизводящей пищевые средства... И после того как некоторые из них были вынуждены, вследствие коренных переворотов или по принуждению человека, покинуть свое первоначальное обиталище, их природа претерпела такие глубокие изменения, что их по первому взгляду и узнать больше невозможно».
На основании многочисленных приведенных им примеров из области изменчивости животных при одомашнивании Каверзнев приходит к мысли о кровном родстве близких видов и общности происхождения всех форм от единого генеалогического ствола. Для доказательства генетической связи между организмами Каверзнев делает ссылки на сравнительно-анатомические зависимости.
Этот критерий, впоследствии сыгравший огромную роль для доказательства эволюции, в эпоху Каверзнева был нов, так как эта область знания была еще весьма слабо развита. Каверзнев пишет: «Если положить в основу различия видов не способность к беспрерывному размножение, но сходство частей, из которых состоит тело животных, то под конец, изучив все части тела всех животных и сравнив их друг с другом, надо будет признать, что все животные происходят от одного общего ствола... С этой точки зрения можно было бы, пожалуй, не только кошку, льва, тигра, но и человека, обезьяну и всех других животных рассматривать как членов одной единой семьи».
Дальнейшие рассуждения приводят Каверзнева к выводу об общности происхождения всего органического мира.
Взгляды Каверзнева настолько опередили его эпоху, что современники, естественно, не смогли им следовать. В XVIII веке общепризнанной считалась идея линейного расположения организмов в духе лестницы Боннэ—Робинэ, изолирующей организмы друг от друга. Факт генетической связи между ними отрицался всеми западноевропейскими учеными. Эта точка зрения встретила критическое отношение со стороны Радищева, а первое представление о древовидном расхождении форм, как указывалось, было выдвинуто Палласом, но оно не получило широкого признания.
Бюффон, взгляды которого считались наиболее передовыми для этой эпохи, никогда не поднимался до представления о кровном родстве всех организмов, об единстве их происхождения. Более того, он отвергал мысль о генетической связи между анатомически сходными структурами и объяснял последние существованием единой отвлеченной идеи, положенной в основу организации всех животных при их возникновении.
Оригинальный мыслитель, талантливый самородок Афанасий Каверзнев восстал в своей работе против величайших ученых, признанных авторитетов своего времени, сформулировав собственную точку зрения, значительно опередившую уровень знаний его эпохи. Воззрения Каверзнева вполне материалистичны, и вся его аргументация направлена против господствовавшей креационистической теории (теории творения).
В России был изобретен и применен первый ахроматический микроскоп, что произвело переворот в технике микроскопических исследований.
Русская академия наук в XVIII столетии собрала большой фактический материал, и ее труды создали серьезные теоретические предпосылки для развития эволюционной идеи.
Занятие 1-е. Вакцины и анатоксины. Вопросы для обсуждения. 1. Искусственный иммунитет, активный и пассивный. 2. Препараты для создания искусственного активного иммунитета: вакцины и анатоксины. 3. Виды вакцин: живые, убитые и химические. 4. Способы приготовления вакцин. 5. Анатоксины нативные и очищенные, их получение и титрован... Читать далее... |
|